Нравы, воцарившиеся в печати в 80-е годы, к сожалению, не стали временным

фактором в развитии русской буржуазной жур­налистики. Бесспорно, в периоды

последующих революционных подъемов они не проявлялись в столь отчетливой и

резкой форме, как в периоды реакционных эпох. Но основные черты буржуазной

печати, рожденной 80-ми годами, остались стабильными. Наблю­дая за этими

нравами на примере деятельности типично буржуаз­ной газеты «Новое время», В.

И. Ленин в 1914 году в статье «Ка­питализм и печать» писал о тех пороках,

которые впервые «расцве­ли» в русской журналистике в 80-е годы.

Новый тип редактора-издателя

Носителями новой нравственности в журналистике были, ес­тественно, разные

люди. Что привело их в журналистику 80-х го­дов? Среди множества дорог в

буржуазном журналистском мире 80-х годов угадываются столбовые магистрали

пути, которыми шли многие. Рассмотрим наиболее характерные из них.

Совершенно неслучайно бывший тапер публичного дома Очи­щенный редактирует в

«Пестрых рассказах» Щедрина ассенизационно-любострастную газету «Краса

Демидрона». Как всегда, Щедрин сумел выразить самое главное в самой

лаконичной фор­ме, это был наиболее характерный путь для издателя бульварной

газеты. Человек, познавший дно жизни, бывший лавочник, владелец харчевни,

содержатель ночлежки или гостиницы сомни­тельного назначения, вдруг загорался

идеей издавать свою газету и скоро добивался успеха на этом пути. Причина

успеха корени­лась в отличном знании того нового читательского слоя, на

ко­торый это издание ориентировалось и о котором речь пойдет ни­же. Этот

новый читатель сначала проходил перед будущим издателем как потребитель

материальных благ, удовольствий и развлечений. Для такого потребителя

издателю бульварной газеты ничего не стоило составить затем «меню» духовных

блюд его вкусы были хорошо изучены. Оборотистость мелкого предприни­мателя,

мелкого хозяйчика или просто мелкого жулика-спекулянта также сопутствовала

успеху. «Они явились в литературу «на лов­лю счастья» если не за каменными

палатами, то за новыми брюками и тому подобными житейскими благами».

Именно таким путем пришел в журналистику 80-х годов Ни­колай Иванович

Пастухов, редактор и издатель ежедневной буль­варной газеты «Московский

листок», выходившей в Москве с 1 ав­густа 1881 года по январь 1918 года.

Малограмотный крестьянин после реформы 1861 года пришел в Москву и основал

кабак у Ар­батских ворот. Среди постоянных посетителей кабачка извоз­чиков,

мастеровых и бродяг были и бездомные студенты уни­верситета, которым

Пастухов по широте своей души иногда давал пристанище. Двое из этих студентов

филолог Жеребцов, в бу­дущем провинциальный учитель, и юрист Плевако, в

будущем из­вестный русский адвокат, сотрудничали в газете «Русские

ведо­мости», вернее подкармливались в ней хроникерской работой. Ка­бак

Пастухова они в этом случае использовали по примеру других газетчиков как

место собирания городских новостей и место со­ставления заметок. Весь

«творческий процесс» по созданию мелкой газетной хроники развертывался на

глазах у Пастухова. Этот спо­соб добывания денег понравился Пастухову, и он

скоро сам стал искать новости и описывать их, как мог. Его безграмотные

замет­ки двое студентов сначала обрабатывали и сдавали в газету за своей

подписью. Но скоро Пастухов набил руку и обрел полную самостоятельность.

Более того, он стал едва ли не самым опера­тивным московским репортером.

Никто лучше Пастухова не был осведомлен о жизни московского купечества,

мещанства, об улич­ных скандалах и происшествиях. «Пастухов в «Современных

из­вестиях» под псевдонимом «Старый знакомый» каждую субботу писал московский

фельетон, где, как тогда говорилось, «прохва­тывал и протаскивал» купца и

обывателя, не щадя интимной жизни.

Москва читала эти фельетоны «взасос».

И вот Пастухов берется, наконец, за свое собственное изда­тельское «дело».

Основанная им газета «Московский листок» ста­ла самым популярным изданием

среди городского мещанства. Ос­новные отделы газеты «По улицам и переулкам»,

«Советы и ответы», «По городам и селам» впервые пролили свет на част­ную

жизнь купечества, сделали предметом широкой гласности под­робности городской

жизни, а порой просто бытовые сплетни. Не­которые исследователи при

упоминании Пастуховского издания считают обязательным привести две-три

наиболее анекдотические заметки из серии «Советов и ответов». Например:

«Купцу Федо­ру Ивановичу. Что за женой-то не поглядываешь? Спохва­тишься, да

будет поздно»; «Васе из Рогожской. Тухлой солониной торгуешь, а певице-

венгерке у Яра бриллианты даришь. Как бы Матрена Филипьевна не прознала».

Причем, как правило, при этом подчеркивается, что «это придавало газете

Пастухова скандальный характер». Но вся суть дела в том, что это лишь одна

сторона газетной деятельности Пастухова. Упрек, брошен­ный Васе из Рогожской

за торговлю солониной, вовсе не был слу­чайным. Пастухов был известен в

журналистских кругах как че­ловек, нетерпимо относившийся к человеческой

несправедливости. До протеста против социальной несправедливости, он,

разумеется, никогда осознанно не поднимался. Но иногда его протест против

человеческой несправедливости объективно совпадал по своей на­правленности с

социальным протестом.

Так было, например, с нашумевшей публикацией в газете романа «Разбойник

Чуркин», автором которого являлся сам Пас­тухов. При всей своей лубочности

этот роман героизировал народ­ного заступника удалого разбойника Чуркина,

который, как уста­новлено, являлся лицом вполне реальным. «Чуркин не

вымыш­ленное лицо, он крестьянин деревни Барской, ныне Орехово-зуевского

уезда, Законоорской волости. А.Л. Перегудов в своем очер­ке «Гуслица» («Новый

мир», 1927, № 6) рассказывал между про­чим и о Чуркине со слов его двух

братьев, теперь глубоких стари­ков: «В молодости Чуркин работал на одной из

красильных фаб­рик «Гуслицы». Видя притеснения и несправедливость

фабрикан­тов и властей, он «взбунтовался»; за это он попал в тюрьму; убе­жав

из тюрьмы, «ушел в разбойники». Разбойничал он около 20 лет. Богачей и

фабрикантов обложил данью, которую собирал каждый месяц. Бедных не трогал,

помогал им: кому избу по­ставит, кому лошадь купит...». Несмотря на то, что

роман был украшен литературщиной самого дурного свойства, свои симпатичные

черты не только в чисто психологическом, но и в социаль­ном аспекте Чуркин

под пером Пастухова не утратил. Во всяком случае интерес к роману нельзя

объяснить, как это подчас де­лается, лишь любопытством самого низкого сорта.

Есть свиде­тельства того, что роман пользовался большой популярностью не

только среди городского мещанства, но и среди городских низов, среди

работников фабрик и заводов.

В период реакции роман Пастухова местами звучал как вы­зов существующему

порядку вещей, хотя автор субъективно был далек от такой смелости. Власти так

и расценили произведение Пастухова. Началась переписка по жандармским и иным

каналам о вредности «Разбойника Чуркина». И, как указывалось, даже в

переписке К.П. Победоносцева есть об этом упоминание.

Участь романа решил разговор между Пастуховым и Катко­вым. Пригласив к себе

Пастухова, Катков бесцеремонно потре­бовал:

«- Ты своего Чуркина брось!

- Помилуйте, Михаил Никифорович, да это мой кормилец,

- И все-таки брось! Нехорошо.

- Из-за него газета пошла.

- Ты своим Чуркиным потакаешь дурным инстинктам. Нель­зя этого. Брось!

- Да как же на самой середине бросить? Как раз самые ин­тересные похождения

его пошли.

- Ничего не значит. Сейчас где твой разбойник?

- В лесу. Его полиция захватила, а он от нее отбился, да в лес...

- Вот и отлично! Придави его деревом и конец».

Меньше всего, думается, Катков в этом разговоре руковод­ствовался

конкурентными соображениями, хотя и они не были, наверное, забыты. Во всяком

случае о потакании «дурным ин­стинктам», что на языке охранителей всегда

означало «бунтарские выступления», он говорил совершенно искренне.

Пастухов, очевидно, хорошо был наслышан о всесилии Кат­кова в области печати.

Внушение Каткова произвело на него до­статочно сильное впечатление, он

выполнил указание редактора «Московских ведомостей» почти буквально: Чуркин

был убит молнией под деревом. Печатание романа неожиданно для читате­лей

прекратилось.

Пастухов обладал еще двумя качествами, на этот раз тесно-связанными с его

положением быстро разбогатевшего человека. Это был типично русский купец, не

мелочный, с широкой душой, и широким жестом, но с ярко выраженной склонностью

к само­дурству.

Немало было редакторов, похожих на Пастухова. Каждый имел свою судьбу,

несхожую с судьбой другого, много своеобразного было и в стиле их

редак­торской деятельности. Но главное, что их объединяло и коренным образом

отличало от редакторов старого типа, от редакторов 60-х годов, откровенное

отрицание какого-либо направления для своих изданий. На деле это приводило к

простому следованию за правительственным курсом, к полной поддержке реакции.

Та или иная степень реакционности всегда наличествовала в редактируе­мых ими

изданиях. Вместе с изрядной дозой бульварности она составляла неповторимость

их лика.

Новый тип журналиста

80-е годы создали не только новый тип редакторов, но и со­вершенно новый тип

сотрудников газет и журналов.

Старый журналист придерживался, как правило, какого-либо направления,

сотрудничество в газете или журнале другого на­правления он считал совершенно

немыслимым для себя. Журна­лист нового типа, напротив, совершенно не

признавал никаких убеждений, обязательных для себя, и не ограничивал себя

сотруд­ничеством в определенных газетах и журналах.

Старый журналист измерял качество своих выступлений в печати силой идейного

воздействия их на читательскую аудито­рию. Журналист-восьмидесятник заботился

прежде всего о нео­бычности, о сенсационности описываемых им событий и

фактов, о скорости их литературной обработки и доставки в редакцию.

Старый журналист был бессребреником по преимуществу. Для него главным было

опубликование материала, особое удов­летворение при этом он испытывал от

значительного общественно­го резонанса, произведенного им. Журналист школы

80-х годов откровенно стремился лишь к получению гонорара за свою

публи­кацию. В редакции могли придать сообщаемым им сведениям пря­мо

противоположный смысл это его мало волновало. Лишь бы сполна был выплачен

гонорар. Наиболее подходящим для сотруд­ничества он считал то издание, в

котором был самый высокий гонорар.

Старый журналист заботился о своей не только литератур­ной, но и чисто

человеческой, моральной репутации. Для него бы­ло не безразлично, что о нем

будут говорить как о человеке в симпатизирующих ему читательских и

литературных кругах. Жур­налист-восьмидесятник этим не был озабочен. Солгать

или окле­ветать в газете, подебоширить, прослыть пьяницей за ее предела­ми не

считалось предосудительным. Напротив, в обиходе была бравада лихостью,

умением лгать и напиваться до потери соз­нания.

Моральный облик журналиста пал так низко, что само сло­во журналист

почти вышло из употребления. Оно использова­лось в крайних случаях, когда надо

было подчеркнуть уважитель­ность к лицу, причастному к сотрудничеству в журнале

какого-либо определенного идейного направления. В других случаях со­трудника

журнала и особенно газеты стали называть «репорте­ром», независимо от того,

занимался он в основном репортажем в газете или был автором корреспонденции,

хроникерских заме­ток, рецензий, фельетонов, передовых статей. Сохраняло это

по­нятие и свой узкий смысл, но чаще всего оно употреблялось рас­ширительно

для обозначения профессии журналиста. Быть мо­жет, слово это на русскую почву

было перенесено и несколько раньше в 70-х годах. Но широко использоваться оно

стало толь­ко в 80-е годы. Именно 80-е годы создали наиболее благоприят­ную

почву для утраты тех качеств, которые были заложены в по­нятии «журналист», и

для роста тех, которые были сопряжены с понятием «репортер». «Быстро

сформировалась порода продаж­ной журналистики, наглая, беспринципная, уверенная

в том, что ей все позволено и что можно безнаказанно издеваться над

де­мократией, над социализмом, над элементарной порядочностью».

Понятия «репортер», «газетчик», «хроникер» употреблялись не иначе как с

презрительным оттенком. Причем такое отношение к газетным работникам «мелкой

прессы» было широко распрост­ранено как в крайне правых, так и в левых,

демократических кру­гах. Репортер-восьмидесятник стал объектом всеобщего

презре­ния и осмеяния. «Газетчик - значит, по меньшей мере, жулик, в чем ты и

сам не раз убеждался» - писал А. П. Чехов своему брату 13 мая 1883 года.

В эти годы Чехов создает несколько литературных портретов своих «коллег»,

главным образом провинциальных журналистов, каждый раз, имея в виду крайне

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6